— Рита, может, мы под кроватью посмотрим? — они всё ещё искали флаг и в поисках его ползали по полу.
— Посмотрим, — согласилась она. Под кровать она не заглядывала несколько лет, мало ли, что полезного и нужного может оказаться там.
Пыли-то, пыли, на солнце — так просто пыльный взрыв, о, сколько тут хранилось всего, о чём забыли, о чём и не знали вовсе. Вот этот кожаный чемодан со старой металлической застёжкой — откуда он? А его содержимое — и того загадочнее, кто сложил сюда все эти вещи, закрыл и спрятал в темноте? Они склонились, все трое, над раскрытым чемоданом, словно над найденным кладом. Начали искать.
— Что это? — спросил Зенкин. Из груд материи он извлёк нечто по-глубинному синее, поблёскивающее и, казалось, бескрайнее.
Луч солнца соскользнул на материю — случайно, специально ли, блестящие крапинки вспыхнули с волшебной силой, будто синева пробудилась. Колдовство: в первых лучах солнца, в многолетней пыли, в чём-то ещё, — только колдовство пришло и захватило всё, окрасило мистическим сиянием.
Их глаза одновременно широко раскрылись: взгляды встретились.
— Это флаг, — убеждённо объяснил Редисов и, глянув на Риту, переспросил. — Ведь флаг?
— Флаг, — через секунду кивнула она. — Да. Это будет наш флаг.
Их флаг — их символ, воплощение их протеста. А в целом, что значит флаг, что несут в себе его взмахи и его гордое реяние на ветру, почему он всегда так необходим, — на все эти вопросы Рита не знала ответа. Она и не задумывалась особенно, будто больше других дел нет. Просто вдруг пришло неожиданно в голову, будто несвоевременная мысль с другого конца мира; пришло и, не нашедши ответа, зависло в воздухе, любопытно померцало недолгое время, а потом, наскучивши висеть, упало куда-то вниз и исчезло. Рита почти и не обратила внимания.
Они подняли флаг, растянули его, стоя посреди комнаты в завалах, встряхнули. Несколько пылинок — совсем немного, даром, что пролежал в чемодане столько лет — взлетели к потолку, к далёкой пятилампочной люстре. Оттуда они посмотрели на трёх воодушевлённых людей внизу и исчезли.
— Ладно, вперёд, — скомандовала Рита. — У нас почти нет времени.
Время действительно истекало: солнечные лучи становились уже смелее и решительнее, они большими пятнами ложились на удобные поверхности комнаты и без страха перебирали раскиданные вещи. Лучам-то всё равно было, успевает кто-то за ними или нет: у них была своя игра.
Многое ещё можно найти в раскрытых тайниках: детскую дудку, которая очень громко и радостно гудит, если дунуть в неё; и даже деревянную палку — бывшую ручку швабры или что-то ещё, не столь важно сейчас — к ней можно прикрепить флаг. Да мало ли ещё что… Тут можно копаться целый день. Только вот этого дня нет, и утро не резиновое.
— Всё, мы выходим, — бросила Рита и двинулась к двери с флагом в руке.
— Больше ничего не надо? — спросил Зенкин. Редисов только повернул голову: им обоим явно было мало, хотелось искать дальше и дальше.
— Постамент на других, — Рита открыла дверь. — Остальное не так важно. Нам пора, пора!
Спектакль, какой спектакль намечается сегодня! С ринордийской танцовщицей, бунтующей маргиналкой, одним словом, фройляйн Ритой в главной роли. А чем уж он закончится, предугадать невозможно. Либо победой, либо… смертью. Оба варианта хороши. Оба так эффектны!
Рита выскочила из квартиры, молодые люди бросились за ней.
— Расставлять по местам… не будем? — спросил запыхавшийся от поисков Редисов.
— Некогда! — раздражённо бросила Рита. — Потом. Если вернёмся: там уж времени будет завались!
Она метнулась к ступенькам, перехватывая флаг поудобнее.
— Фройляйн? Дверь?.. — неуверенно напомнил Зенкин.
— Оставьте! — крикнула Рита уже с лестницы. — Не надо её закрывать. Пойдёмте! Пойдёмте!
Утро растекалось по пустым ещё улицам, когда тишина нарушилась:
— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла! — раздавался крик.
Солнечные пятна, перебегая по асфальту, с удивлением обнаружили небольшое столпотворение в точке, где стекалось много путей и дорог, на семи ветрах. Здесь возмущённо шумела кучка людей: не народное скопление, просто несколько человек. Но как настойчиво они протестовали! Люди — все мужчины — сбились вокруг самодельной башни из деревянных ящиков, балок и прочих ненужных вещей. Каждый шумел, как мог: они кричали, дудели в громкие дудки, тарабанили в тротуар палками и арматурами. Один, стоявший перед башней, размахивал синим флагом. Полотно со свистом проносилось сквозь воздух, складки его развевались: не от ветра, нет — по воле тех, кто поднял флаг. По воле, которую никто не смог отобрать у них.
— До-лой и-до-ла! — кричали они, громко и безрассудно, чтоб клич разнёсся вдоль широких улиц в убегающие дали города, чтоб его услышали везде. Рано или поздно, их услышат — они знали. Услышат жители Ринордийска: призыв, обращённый к ним, — услышат и стражи порядка. Ибо порядок нарушен, открыто и бесцеремонно — а чего ждали вы, отняв у нас всё?
Только так можно было разорвать пелену тягучей покорной дремоты. Только так прорваться сквозь окостеневшие загородки и заслоны, которыми их хотели заставить замереть. Если хочешь бороться с системой, разве остаётся смысл следовать её правилам?
— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла!
Они стояли у самодельной башни и все вместе поддерживали эту шаткую конструкцию: строили второпях, из подручного материала, не стоило и ожидать надёжного строения. Наверху же, на самой вершине ящиков и балок, удерживалась фройляйн Рита. Для равновесия стоя на коленях, она зорко всматривалась в даль улиц. Губы её застыли в полубезумной улыбке-оскале.