Идол - Страница 56

Там. В прошлой жизни.

С тех времён остались только бесформенные осколки, разрозненные и ничего не значащие. На их основе им обоим теперь придётся что-то строить, что-то совсем новое, непохожее на то, что было.

Им придётся жить, — вдруг Лунев понял это очень чётко. Как бы то ни было, но им придётся жить и заново выстраивать свою жизнь — по кусочкам, по мелким обрывкам. Чем это обернётся, Лунев и сам ещё не знал и предположить не мог. Но что-то последует, в любом случае, что-то будет, чем бы оно ни было. Это ещё не конец.

60.

Рита подняла голову и бросила взгляд на нескончаемые ряды снежных холмов, что тянулись до самого горизонта.

— Тоска…

Она бросилась бежать. Слишком пусто, слишком беспредметно было пространство вокруг. Слишком непрерывен белый покров, только снег, куда ни глянь. Не за что зацепиться, не на что даже смотреть. Только степь, степь, степь…

Рита бежала сквозь сугробы, сквозь холмы, сквозь необозримое пространство в попытке выбежать, вырваться из этого места, вырваться, может быть, за сам горизонт, уйти отсюда, ведь степь не может быть бесконечной. Где-нибудь да существует её граница, за которой — жизнь, весна и люди, люди, люди! Обратно, как она хотела обратно — к той, нормальной жизни, которая, казалось, будет всегда. Если бежать, бежать и бежать, если не останавливаться, она доберётся туда, рано или поздно. Но степь не кончалась, даже не двигалась; линия горизонта по-прежнему висела там, где и висела, и пустота. Белые холмы замерли и стояли непоколебимо.

Здесь не было людей — ни одного человека! Никого больше, Рита одна посреди белизны и безмолвия. Она не могла так: без огней, без людских голосов, пусть бы и злобных, ненавидящих, без блеска и оживлённого шума. Какая неожиданная, непростительная слабость: разве можно быть столь зависимой!

Рита не знала, сможет ли прожить без всего этого, выдержит ли. Сможет, сможет! — сказала она сама себе, потребовала от себя. Безоговорочно. Она должна справиться. Она же фройляйн Рита.

Только вспомни, почему ты здесь, — напомнила она самой себе. Вспомни, что страдаешь за правду, и сразу станет легче. Только вот ей почему-то не становилось.

Lieber Gott, почему у неё забрали пузырёк с ацетоном!?

Всё бы кончилось быстро и красиво, а теперь? Сколько теперь ей томиться в ссылке, сколько лет наедине с белой равниной? Она не сможет, Рита уже чувствовала, что слабеет, как будто безжизненный простор подтачивал её силы, высасывал из неё жизненную энергию. И ещё сети — даже здесь, в тысячах километров от Ринордийска; эти невидимые прочные сети поистине захватывали всё.

Она бежала, борясь с сетями, борясь с пространством, бежала, пока не начала задыхаться. Рита остановилась, обернулась вокруг, окидывая взглядом совсем неизменившуюся окрестность. Степь дрожала у неё перед глазами, но, Боже ж ты мой, ничего не происходило, ничего!

Тотальная пустота и бездействие — потому что даже и смерти здесь не было. Смерть отсюда убрали. Те, кто это сделал, с холодным любопытством следили за Ритой и очерчивали вокруг неё сплошную линию границы, чтобы никуда не выпустить.

Оставалось только небо — высокое и далёкое, и Рита взмывала к нему в отчаянном прыжке, в попытке вырваться. Но напрасно: земля тянула её обратно, как огромный магнит, и Рита снова падала на снег. Её полёт был безнадёжно связан сетью. Сети, сети всюду, сети до самого горизонта и за горизонтом тоже, от земли и до неба.

Рита прыгала, металась туда и сюда в поисках хоть чего-то, чем можно было бы заполнить пустоту, и даже находила и выстраивала пусть фальшивую, но многоцветную и захватывающую жизнь вокруг себя. Но все яркие пятна и причудливые формы только рисовались её воображением; они были лишь непрочными иллюзиями и разбивались при первом столкновении с пустой реальностью.

Здесь ничего не двигалось. И сколько бы Рита ни кружилась среди холмов и сугробов, сколько бы ни бежала по степи — абсолютное безмолвие, стерильное одиночество замыкалось вокруг.

Отсюда не было выхода. Её не выпустят. Никогда.

— Я нарвусь, — прошептала Рита. — Я выкину что-нибудь такое, что вам придётся меня убить.

Степь равнодушно и чуть насмешливо молчала: степь-то знала, что нет, не придётся. На самом деле всё очень хорошо продумано, и не Рите победить безотказную систему. Степь тоже была ими. Здесь всё было ими, и всё играло за них.

Кто обещал, что у неё будет шанс противостоять? Никто не говорил этого. С тем расчётом и строилась система, с такой силой и сжималась железная хватка, чтобы сломить любого, чтобы никто не вышел победителем. Так и задумывалось, а вы на что рассчитывали?

«Со мной вам не справиться, — подумала Рита, призвав всё своё упорство. — Не справиться…»

61-70

61.

Зима — это не время года. Это постоянный мир, не подверженный переменам, сколько бы ни текло время.

А время? Да, текло, незаметно и неощущаемо, оно ровно и методично двигалось своим путём, без перерывов и провалов, так же, как и всегда. Время текло, но никто его не отсчитывал. Просто забыли сверяться со временем, а потому потеряли его, сбились и не знали, где оно сейчас.

Поэтому зима состоит не из месяцев, недель, дней, а из снега, холодного ветра и белого простора.

И так везде. Сменялись полустанки — степь оставалась, всегда ровная, безжизненная и молчаливая. Когда затихло вымотанное собственными образами воображение, бред прошёл, и теперь глаза видели то просто, что и было на самом деле: ряды заснеженных холмов и небо над ними. Приозёрье — да, оно такое, судя даже по обрывочным знаниям из области географии и фильмам. Иногда ещё встречались леса посреди равнин, нет, маленькие лески, клочки, усеянные деревьями с тонкими чёрными стволами. Они становились ещё меньше, когда приходило время их покидать, иногда попросту не оставались: их вырубали. И ничто не нарушало больше идеальное однообразие степи: голая поверхность, голые дали.